Поэтический образ Гранады глазами русскоязычных путешественников
Поэтический образ Гранады формировался на протяжении веков, в этом процессе участвовали арабо-андалусские и испанские поэты, а начиная с XIX века активное участие также приняли поэты - путешественники из разных стран. Все они, исходя из своего культурного восприятия, накладывали на этот образ свое видение города. В данной работе, изначально отталкиваясь от арабо-андалусской поэзии, мы проследим ее влияние на испанские пограничные романсы, а затем сравним с восприятием Гранады русскоязычными путешественниками. Так как поэтический образ Гранады, созданный путешественниками, приходит в эпоху Романтизма, мы обратимся к В. Боткину, увидим основы восприятия Гранады, которые он заложил и как они до сих пор продолжают быть актуальными у большинства современных путешественников. Также нельзя выпускать из внимания, что особенности культурного восприятия у русскоязычных авторов будут сказываться на выборе мотивов, предпочтение будет отдаваться тем деталям, которые кажутся наиболее экзотичными именно для русскоязычной публики.
Введение
В 2014 году Гранаде был присвоен титул литературного города ЮНЕСКО. Случилось это не в последнюю очередь благодаря очеркам путешественников, которые, пропуская полученные впечатления через призму своего культурного восприятия, излагали их в путевых заметках и художественных произведениях: рассказах, стихах и т.д. Благодаря литературным произведениям слава о Гранаде распространилась далеко за границы Пиренеев.Русскоязычной публике в 19 веке Гранаду представил Василий Боткин, посвятив ей отдельную главу в своем произведении «Письма об Испании». Михаила Глинку Гранада пленила разнообразием песенно-танцевального фольклора, и он описал свое пребывание в городе в письмах к матери, и в позднее изданных автобиографических записках. В 1926 году была написана ставшая позже популярной песня «Гренада моя» Михаила Светлова. Таким образом, название андалузского города оказалось на слуху и у советской публики. Немалую роль в формировании художественного образа Гранады для русскоязычного мира сыграли переводы на русский язык стихов гранадского поэта Федерико Гарсия Лорки и Сказок Альгамбры Вашингтона Ирвинга.
Так как в современном мире возможность путешествовать перестала быть привилегией исключительно состоятельной элиты, объем путевых заметок и поэтических впечатлений возрос. Константин Андреев, Анна Родичева Росс, Ольга Вариченко, Слава Малинка, Ирина Аносова, Александр Макаров – вот только некоторые имена из тех, кто посвятил Гранаде поэтические строки.
Художественный образ Гранады начинает формироваться в русскоязычной литературе в XIX веке, с приходом эпохи романтизма, когда путешествие становится источником получения удовольствия, новых знаний и впечатлений. В то время как в испано-арабской и испанской литературе образ Гранады формируется намного раньше, и, в связи с этим представлен в ней в ракурсах, отсутствующих в русской литературе.
В испано-арабской литературе город очень часто сравнивается с женщиной, на которую с вожделением смотрит мужчина. Этот эротический аспект, который так присущ арабской поэзии в целом, прослеживается и у Ибн Сары. Автор XI века в панегирике альморавидскому эмиру Абу Бакру пишет, что «взоры мужчин обращены к Гранаде, она - сад, расстилающий свой цветочный ковер. После ночных облаков, чьи слезы, маленькие и крупные, похожи на жемчужины, вы совершите безумства в этих потоках вод, которые словно грудь прекрасной дамы, над которой ее пальцы расстегивают блузку». (Ibn Sara) В XIV веке этим строкам вторит Ибн-Аль-Хатиб: «Город окружен садами, словно пушком на молодом лице. Река сравнима с рукой девушки, а мосты – это браслеты на ее запястье.» (Ibn al Jatib) Также известны строки Ибн Самрака, в которых Гранада предстает в образе «дамы, мужем которой служат горы. Она опоясана рекой, а на шее у нее ожерелье из цветов.» (Ibn Zamrak)
Испано-арабская поэзия русскому читателю мало известна, но она оказала большое влияние на испанские пограничные романсы. С ними нас знакомит в «Письмах об Испании» Василий Боткин (Боткин 1976: 407). Он приводит романс об Абенамаре, мавре, которого о Гранаде расспрашивает испанский король Дон Хуан, разглядывая город со стороны. Абенамар, сын мавра и христианки, связующее звено между мавританской и христианской культурой, указывает на все выдающиеся строения города. Налюбовавшись на Гранаду издалека, Дон Хуан вступает с ней в разговор, сватаясь к городу, как к невесте.
Дон Хуан тогда промолвил
(Вы словам его внемлите):
– Если ты, Гранада, хочешь, –
На тебе бы я женился
И в залог поставил брачный
Город Кордову с Севильей.
Но получает отказ:
– Я, Хуан, уже венчалась;
Я – супруга, не вдовица,
И дарит мне много счастья
Мой возлюбленный властитель.
В данном случае город персонифицируется в образе женщины, а военные действия сравниваются со сватовством. Отказ Гранады стать женой Дона Хуана в романсе связан с поражением Хуана II Кастильского при попытке осады города в 1431 году.
В независимости от того, при каких обстоятельствах возникали строки о Гранаде: являлись ли они результатом действительного пребывания в городе или были исключительно плодом художественного вымысла автора, черпающего информацию из других источников, у русскоязычных авторов прослеживаются общие лейтмотивы: 1.) Гранада – цветущий город, 2.) Ностальгия по мавританскому прошлому Гранады и его идеализация, 3.) Гранада - город смерти. При этом образ Гранады как женщины, весьма популярный среди местных авторов, не нашел отклика среди русскоязычных писателей.
Гранада – цветущий город
Боткин представляет Гранаду как зеленый оазис, город – сад, который контрастирует прохладой, пышностью зелени и обилием воды с пустынными, выжженными солнцем окрестностями. Несколько раз в своих «Письмах об Испании» он делает на этом заметный акцент
"В жизнь мою не забуду того впечатления, какое испытал я, когда на другой день после моего приезда сюда пошел я по Гранаде. Представьте себе, в продолжение пяти месяцев привыкнув видеть около себя природу суровую, почти всюду сожженную солнцем, небо постоянно яркое и знойное, не находя места, где бы прохладиться от жару, -- вдруг неожиданно найти город, утонувший в густой, свежей зелени садов, где на каждом шагу бегут ручьи и разносится прохлада… Нет! Это можно оценить только здесь, под этим африканским солнцем. По городу только и слышался шум воды и журчанье фонтанов в садах. Здесь первая комната в каждом доме – сад. Часто попадаются садики снаружи, обнесенные железными решетчатыми заборами и наполненные густыми купами цветов, над которыми блестят струйки фонтанов; цветы и на террасах, и на балконах. Нигде я не видел такой страсти к цветам, как в Гранаде."
В том же ключе пишут путешественники уже ХХ и ХХI века, заостряя внимание на разнообразии растительности. В строках Константина Андреева (2003) есть и зной, и зелень садов, и бьющие фонтаны.
Там ныне зеленеет мирт лукавый,
Ловя дыханье знойное небес,
В садах Генералифе бьют фонтаны -
простые тени сгинувших чудес.
Ольга Вариченко (2009), хотя никогда и не была в Гранаде лично, под влиянием фильмов о Гранаде и поэзии Лорки, дает очень удачное описание улиц Альбайсина. Сама автор признается, что строки этого стихотворения явились к ней «мистическим образом». Для большинства русскоязычных путешественников оливковые, гранатовые и апельсиновые деревья – являются экзотикой и привлекают внимание, ассоциируясь с южной флорой, а таким образом с Андалусией.
В краю олив, гранат и апельсинов,
Как смесь жасмина с марокканской розой,
Змеятся переулки Альбайсина,
Смешав арабский стих с кастильской прозой.
Ирина Аносова (2016) начинает свое стихотворение, написанное после посещения монументального комплекса Альгамбра, с перечисления растений, которые лучше всего на ее взгляд, характеризуют местные сады.
Сад миртовый: индийская сирень,
Магнолия, жасмин и кипарис,
И роз колючих шёлковая тень,
И где-то тихий шелест райских птиц...
Гранада – цветущий город, город сад, город оазис. Этот образ идет лейтмотивом через всю мировую литературу, начиная с испано-арабских авторов. Однако у русскоязычных авторов мы не находим упоминаний сосновых рощ, кедров, тополей и каштанов, которые также присутствуют в Гранаде в достаточном количестве. Среди всего разнообразия флоры русскоязычный автор селективно упоминает только те растения, которые ему кажутся более экзотическими.
Другой неотъемлемой темой в литературе путешественников является ностальгия по мавританскому прошлому Гранады. Прошлое, оставившее прекрасный след в монументальном наследии города и в то же время уже безвозвратно исчезнувшее. Культура чуждая, но при этом уже не угрожающая, отодвинутая временем на безопасное расстояние, поэтому настолько привлекательная. Литературное наследие эпохи романтизма о Гранаде сплошь пропитано «маврофилией». Боткин (1976: 393) является хорошим тому примером: «Мавританский элемент живет в Гранаде не только как историческое воспоминание – его чувствуешь во всем: тут арабская надпись, там мавританские линии здания или мавританское название места…» и продолжает « А чем же была эта Гранада, самая цветущая столица испанских мавров, за 300 лет! Я знаю, что сожаление о падении мавританской Гранады сделалось давно общим местом. Но что ж делать! Невольную грусть чувствую я, видя перед собой эти легкие, нежные следы исчезнувшего и так горько пострадавшего благородного племени. Что ж делать, когда с каждым шагом по этим улицам живее и живее возобновляется в моей душе жалоба о падении мавританской Гранады…»
Ностальгия по мавританскому прошлому укоренилась в литературе с эпохи романтизма. Более того, в эпоху массового туризма она уже давно превратилась в туристический бренд, который представляет Гранаду путешественнику, как город с экзотическим прошлым. Если задаться целью, мавританский след можно заметить повсюду: в языке, в характере местных жителей, в местном фольклоре, в котором слышны отголоски исчезнувшего прошлого. Вот как об этом пишет Ольга Вариченко (2009):
И чудятся еще в мотивах здешних
Напевы древние гранадских мавров,
И дышат камни подвигами прежних
Эмира воинов, христианских лавров.
В стихотворении Константина Андреева это прошлое уже безвозвратно исчезло, граница между реальностью и иллюзией размыта, и уже непонятно, было ли все в действительности или это только сон. Свидетелем этого славного мавританского прошлого являются стены крепости, хранящей тайну. Прошлое превращается в заветный клад, недосягаемый и желанный, который отделен от автора непреодолимым временным пластом.
На древних стенах - странные узоры -
Опять загадки задает Восток!
А мы - врасплох застигнутые воры,
А клад заветный как всегда далек!
Безмолвствуют Альгамбра и Гранада,
Замкнувшись в неприступности своей,
И времени тяжелая громада
На наши плечи давит все сильней.
Мавританская Гранада, ее история и легенды воскресают и в стихотворении Александра Макарова (2019). Они параллельным временным пластом накладываются на действительность, возникает своего рода диахрония временного пространства. Мавританское прошлое восстает во взгляде лирического героя, который обладает даром смотреть сквозь время.
Звон монет и мечей,
Что не сказка, то быль.
На подковах коней
Мавританская пыль.
Вижу в таинстве лет
Золотые дворцы,
На меня, что в ответ
Смотрят как мудрецы.
В каждой башне секрет.
Разгадать - не помочь.
Жжёт огнём минарет
Андалусскую ночь.
Вместе Смерть и Любовь,
У реки грешных дней.
Сок граната и кровь
Перемешаны в ней.
На холмах Альбайсин,
Ночь его не для сна.
Среди звёзд апельсин -
Над Альгамброй луна.
От легенд в сердце дрожь.
И пророчеств боясь,
Колет глаз точно нож
Мавританская вязь.
Абсолютно иной предстает Гранада в рассказе Дины Рубиной (2002) «Воскресная месса в Толедо». Автор описывает путешествие по Испании в поисках своих сефардских корней. Путешествуя в компании супруга, художника Бориса Карафелова, Рубина обращает внимание на свет и жесткие световые контрасты, которые в итоге определяют образ города: «Гранада – город жестокий, замкнутый в себе. Город, где живое и мертвое переплетается и врастает друг в друга. Может быть, это неосознаваемое в первый миг чувство разлито в воздушной среде города, в которой преобладает жесткое распределение светотени. …В воздухе разлита опасность, чего не чувствовалось ни в приветливой и легкомысленной Севилье, ни в благородной Кордове.» Кажется, что опасность подстерегает путешественников повсюду: в устрашающей тьме обшарпанных таверн Альбайсина, на террасе ресторана на площади Биб Рамбла. Опасность исходит от цыган, требующих дань с туристов за откровенно плохое бренчание на гитаре. Увидев ночью прохожего с оголенным торсом и банкой пива в руке Д. Рубина представляет себе, что этот человек только что совершил убийство. Возникновению именно такого образа Гранады, в этом Дина Рубина признается сама, содействовала не в последнюю очередь поэзия гранадского поэта Федерико Гарсия Лорки. Смерть лейтмотивом проходит через его творчество. К тому же Гранада - город, который трагически связан с гибелью поэта, и этот факт также наложил свой отпечаток на образ города.
Непосредственно с темой мавританского наследия связан основной монумент Гранады – архитектурный ансамбль Альгамбра с дворцами Насридов, резиденцией гранадских султанов. Географически он расположен довольно обособленно, поэтому воспринимается отдельно от самой Гранады. Иногда восприятие Гранады и Альгамбры могут сильно различаться. Вот, к примеру, у Д. Рубиной (2002) Альгамбра служит контрастом жестокому образу Гранады, в котором на каждом углу подстерегает опасность, человек находится в напряжении, в то время как Альгамбра помогает расслабиться и погрузиться в созерцание. Автор это очень хорошо демонстрирует на примере освящения. В Гранаде царит резкий контраст света и тени, а в Альгамбре же яркий свет рассеивается через ажурные резные решетки, погружая созерцающего в сновидение. Оказавшись в Альгамбре, пишет Д. Рубина (2002), «…Вы попадаете в сновиденное пространство … глаз заворожен кружением колонн и аркад, голубиной синевой ажурных окон и неба над крышей, запорошенного мельканием ласточек. Изощренная вязь в гипсе и дереве оконных решеток создает дробление света, смягчает взгляд, замедляя созерцание. … Вы погружаетесь в божественную летаргию, вы просто не в силах выкарабкаться из этого сна, выбраться из ритмов кружения застывших черно-зеленых кипарисов.»
Также у Ирины Аносовой (2016) визит в Альгамбру связан с каким-то нереальным, мистическим опытом, вызванным волшебной красотой архитектурного комплекса, изысканностью отделки. У Аносовой в восприятии Альгамбры сливаются воедино архитектурная и психологическая составляющая.
Колонн ажурных невесомый строй,
Вязь потолков, полупрозрачность стен -
Стекают плавно в длинный водоём -
Конец страданий и желаний тлен ...
И тень теней - всё это баловство:
Свет алебастра, спрятавшего смысл,
Цветы из слов и звёзды из стихов,
Унёсшиеся в праведную высь...
У Анны Родичевой Росс (2012) продолжается тема мистического восприятия. Альгамбра сравнивается с поэмой из камня, света, садов и воды. Родичева Росс таким образом отдает дань Альгамбре как архитектурно-литературному памятнику. Альгамбра сама превращается в поэму, не в последнюю очередь благодаря тому, что на ее стенах сохранились стихи испано-арабских поэтов.
Альгамбра...
Альгамбра -
поэма из камня,
поэма из света, садов и воды...
Ты призрак, Альгамбра?
Ты признак, Альгамбра,
того, что стихи оставляют следы!
В данной работе была поставлена задача осветить вклад некоторых русскоязычных путешественников в создание литературного образа Гранады, обращая особое внимание на те аспекты, на которых концентрировались авторы. Был проведен анализ произведений и выявлены общие лейтмотивы. В отличие от испанской и испано-арабской поэзии, где Гранада предстает в образе женщины/невесты, у русскоязычных путешественников этот мотив отсутствует. Чтобы персонифицировать город нужно быть готовым вступить с ним в долгосрочные отношения, а у путешественников речь идет именно о первом знакомстве и о первых впечатлениях. Поэтому внимание их привлекает богатство местной флоры, особенно тех растений, которые выделяются на фоне привычного им пейзажа, носят более экзотический характер. Также поиск экзотики прослеживается в интересе к мавританскому прошлому. Даже когда речь идет о Гранаде как о городе жестоком, это впечатление базируется на непривычных резких световых контрастах, отсутствующих в более северных широтах. Какие элементы будут квалифицированы как более экзотические, зависит от ментальности и культурного восприятия смотрящего, обусловленных его происхождением. Однако для полного подтверждения данной гипотезы необходим более широкий сравнительный анализ большого ряда литературных произведений.
В том же ключе пишут путешественники уже ХХ и ХХI века, заостряя внимание на разнообразии растительности. В строках Константина Андреева (2003) есть и зной, и зелень садов, и бьющие фонтаны.
Там ныне зеленеет мирт лукавый,
Ловя дыханье знойное небес,
В садах Генералифе бьют фонтаны -
простые тени сгинувших чудес.
Ольга Вариченко (2009), хотя никогда и не была в Гранаде лично, под влиянием фильмов о Гранаде и поэзии Лорки, дает очень удачное описание улиц Альбайсина. Сама автор признается, что строки этого стихотворения явились к ней «мистическим образом». Для большинства русскоязычных путешественников оливковые, гранатовые и апельсиновые деревья – являются экзотикой и привлекают внимание, ассоциируясь с южной флорой, а таким образом с Андалусией.
В краю олив, гранат и апельсинов,
Как смесь жасмина с марокканской розой,
Змеятся переулки Альбайсина,
Смешав арабский стих с кастильской прозой.
Ирина Аносова (2016) начинает свое стихотворение, написанное после посещения монументального комплекса Альгамбра, с перечисления растений, которые лучше всего на ее взгляд, характеризуют местные сады.
Сад миртовый: индийская сирень,
Магнолия, жасмин и кипарис,
И роз колючих шёлковая тень,
И где-то тихий шелест райских птиц...
Гранада – цветущий город, город сад, город оазис. Этот образ идет лейтмотивом через всю мировую литературу, начиная с испано-арабских авторов. Однако у русскоязычных авторов мы не находим упоминаний сосновых рощ, кедров, тополей и каштанов, которые также присутствуют в Гранаде в достаточном количестве. Среди всего разнообразия флоры русскоязычный автор селективно упоминает только те растения, которые ему кажутся более экзотическими.
Мавританская ностальгия и идеализация прошлого
Другой неотъемлемой темой в литературе путешественников является ностальгия по мавританскому прошлому Гранады. Прошлое, оставившее прекрасный след в монументальном наследии города и в то же время уже безвозвратно исчезнувшее. Культура чуждая, но при этом уже не угрожающая, отодвинутая временем на безопасное расстояние, поэтому настолько привлекательная. Литературное наследие эпохи романтизма о Гранаде сплошь пропитано «маврофилией». Боткин (1976: 393) является хорошим тому примером: «Мавританский элемент живет в Гранаде не только как историческое воспоминание – его чувствуешь во всем: тут арабская надпись, там мавританские линии здания или мавританское название места…» и продолжает « А чем же была эта Гранада, самая цветущая столица испанских мавров, за 300 лет! Я знаю, что сожаление о падении мавританской Гранады сделалось давно общим местом. Но что ж делать! Невольную грусть чувствую я, видя перед собой эти легкие, нежные следы исчезнувшего и так горько пострадавшего благородного племени. Что ж делать, когда с каждым шагом по этим улицам живее и живее возобновляется в моей душе жалоба о падении мавританской Гранады…»
Ностальгия по мавританскому прошлому укоренилась в литературе с эпохи романтизма. Более того, в эпоху массового туризма она уже давно превратилась в туристический бренд, который представляет Гранаду путешественнику, как город с экзотическим прошлым. Если задаться целью, мавританский след можно заметить повсюду: в языке, в характере местных жителей, в местном фольклоре, в котором слышны отголоски исчезнувшего прошлого. Вот как об этом пишет Ольга Вариченко (2009):
И чудятся еще в мотивах здешних
Напевы древние гранадских мавров,
И дышат камни подвигами прежних
Эмира воинов, христианских лавров.
В стихотворении Константина Андреева это прошлое уже безвозвратно исчезло, граница между реальностью и иллюзией размыта, и уже непонятно, было ли все в действительности или это только сон. Свидетелем этого славного мавританского прошлого являются стены крепости, хранящей тайну. Прошлое превращается в заветный клад, недосягаемый и желанный, который отделен от автора непреодолимым временным пластом.
На древних стенах - странные узоры -
Опять загадки задает Восток!
А мы - врасплох застигнутые воры,
А клад заветный как всегда далек!
Безмолвствуют Альгамбра и Гранада,
Замкнувшись в неприступности своей,
И времени тяжелая громада
На наши плечи давит все сильней.
Мавританская Гранада, ее история и легенды воскресают и в стихотворении Александра Макарова (2019). Они параллельным временным пластом накладываются на действительность, возникает своего рода диахрония временного пространства. Мавританское прошлое восстает во взгляде лирического героя, который обладает даром смотреть сквозь время.
Звон монет и мечей,
Что не сказка, то быль.
На подковах коней
Мавританская пыль.
Вижу в таинстве лет
Золотые дворцы,
На меня, что в ответ
Смотрят как мудрецы.
В каждой башне секрет.
Разгадать - не помочь.
Жжёт огнём минарет
Андалусскую ночь.
Вместе Смерть и Любовь,
У реки грешных дней.
Сок граната и кровь
Перемешаны в ней.
На холмах Альбайсин,
Ночь его не для сна.
Среди звёзд апельсин -
Над Альгамброй луна.
От легенд в сердце дрожь.
И пророчеств боясь,
Колет глаз точно нож
Мавританская вязь.
Город смерти
Абсолютно иной предстает Гранада в рассказе Дины Рубиной (2002) «Воскресная месса в Толедо». Автор описывает путешествие по Испании в поисках своих сефардских корней. Путешествуя в компании супруга, художника Бориса Карафелова, Рубина обращает внимание на свет и жесткие световые контрасты, которые в итоге определяют образ города: «Гранада – город жестокий, замкнутый в себе. Город, где живое и мертвое переплетается и врастает друг в друга. Может быть, это неосознаваемое в первый миг чувство разлито в воздушной среде города, в которой преобладает жесткое распределение светотени. …В воздухе разлита опасность, чего не чувствовалось ни в приветливой и легкомысленной Севилье, ни в благородной Кордове.» Кажется, что опасность подстерегает путешественников повсюду: в устрашающей тьме обшарпанных таверн Альбайсина, на террасе ресторана на площади Биб Рамбла. Опасность исходит от цыган, требующих дань с туристов за откровенно плохое бренчание на гитаре. Увидев ночью прохожего с оголенным торсом и банкой пива в руке Д. Рубина представляет себе, что этот человек только что совершил убийство. Возникновению именно такого образа Гранады, в этом Дина Рубина признается сама, содействовала не в последнюю очередь поэзия гранадского поэта Федерико Гарсия Лорки. Смерть лейтмотивом проходит через его творчество. К тому же Гранада - город, который трагически связан с гибелью поэта, и этот факт также наложил свой отпечаток на образ города.
Альгамбра – мистическое пространство
Непосредственно с темой мавританского наследия связан основной монумент Гранады – архитектурный ансамбль Альгамбра с дворцами Насридов, резиденцией гранадских султанов. Географически он расположен довольно обособленно, поэтому воспринимается отдельно от самой Гранады. Иногда восприятие Гранады и Альгамбры могут сильно различаться. Вот, к примеру, у Д. Рубиной (2002) Альгамбра служит контрастом жестокому образу Гранады, в котором на каждом углу подстерегает опасность, человек находится в напряжении, в то время как Альгамбра помогает расслабиться и погрузиться в созерцание. Автор это очень хорошо демонстрирует на примере освящения. В Гранаде царит резкий контраст света и тени, а в Альгамбре же яркий свет рассеивается через ажурные резные решетки, погружая созерцающего в сновидение. Оказавшись в Альгамбре, пишет Д. Рубина (2002), «…Вы попадаете в сновиденное пространство … глаз заворожен кружением колонн и аркад, голубиной синевой ажурных окон и неба над крышей, запорошенного мельканием ласточек. Изощренная вязь в гипсе и дереве оконных решеток создает дробление света, смягчает взгляд, замедляя созерцание. … Вы погружаетесь в божественную летаргию, вы просто не в силах выкарабкаться из этого сна, выбраться из ритмов кружения застывших черно-зеленых кипарисов.»
Также у Ирины Аносовой (2016) визит в Альгамбру связан с каким-то нереальным, мистическим опытом, вызванным волшебной красотой архитектурного комплекса, изысканностью отделки. У Аносовой в восприятии Альгамбры сливаются воедино архитектурная и психологическая составляющая.
Колонн ажурных невесомый строй,
Вязь потолков, полупрозрачность стен -
Стекают плавно в длинный водоём -
Конец страданий и желаний тлен ...
И тень теней - всё это баловство:
Свет алебастра, спрятавшего смысл,
Цветы из слов и звёзды из стихов,
Унёсшиеся в праведную высь...
У Анны Родичевой Росс (2012) продолжается тема мистического восприятия. Альгамбра сравнивается с поэмой из камня, света, садов и воды. Родичева Росс таким образом отдает дань Альгамбре как архитектурно-литературному памятнику. Альгамбра сама превращается в поэму, не в последнюю очередь благодаря тому, что на ее стенах сохранились стихи испано-арабских поэтов.
Альгамбра...
Альгамбра -
поэма из камня,
поэма из света, садов и воды...
Ты призрак, Альгамбра?
Ты признак, Альгамбра,
того, что стихи оставляют следы!
Заключение
В данной работе была поставлена задача осветить вклад некоторых русскоязычных путешественников в создание литературного образа Гранады, обращая особое внимание на те аспекты, на которых концентрировались авторы. Был проведен анализ произведений и выявлены общие лейтмотивы. В отличие от испанской и испано-арабской поэзии, где Гранада предстает в образе женщины/невесты, у русскоязычных путешественников этот мотив отсутствует. Чтобы персонифицировать город нужно быть готовым вступить с ним в долгосрочные отношения, а у путешественников речь идет именно о первом знакомстве и о первых впечатлениях. Поэтому внимание их привлекает богатство местной флоры, особенно тех растений, которые выделяются на фоне привычного им пейзажа, носят более экзотический характер. Также поиск экзотики прослеживается в интересе к мавританскому прошлому. Даже когда речь идет о Гранаде как о городе жестоком, это впечатление базируется на непривычных резких световых контрастах, отсутствующих в более северных широтах. Какие элементы будут квалифицированы как более экзотические, зависит от ментальности и культурного восприятия смотрящего, обусловленных его происхождением. Однако для полного подтверждения данной гипотезы необходим более широкий сравнительный анализ большого ряда литературных произведений.
Комментарии
Отправить комментарий